«Самый гадкий образец декадентского стиля»

Искусство модерна остается неисчерпаемым. О нем написано множество умных и глубоких текстов, оно достаточно широко растиражировано и могло бы уже насытить глаз зрителя. Тем не менее, люди не перестают восхищаться чувственной линией и изысканной томностью цвета в модерне. И хотя причина привлекательности стиля вполне ясна и очевидна, все же всякий раз задаешься вопросом, почему он так привлекателен для людей. Ведь в нем не все так благополучно и уж совсем не радужно. Возможно, именно поэтому и притягательно, что эстетизирует такие проявления жизни, которые искусство прежних времен либо стыдливо замалчивало, либо рассматривало однобоко. В сегодняшней статье хотелось показать нашим читателем всю спорность и неоднозначность стиля, захватившего умы и души нескольких поколений любителей искусства.

"Самый гадкий образец декадентского стиля. Нет ни одной честной линии, ни одного прямого угла. Все испакощено похабными загогулинами, бездарными наглыми кривулями. Лестница, потолки, окна - всюду эта мерзкая пошлятина. Теперь покрашена, залакирована и оттого еще бестыжее", - так писал Корней Чуковский в своем дневнике об этом здании. Трудно представить, что написаны эти жёсткие слова очень мягким и интеллигентным человеком об особняке С.П. Рябушинского, который является классическим образцом модерна.

В 1931 году Сталин предоставил особняк в распоряжение Максима Горького, позднее, в 1965 году, здесь открылся посвященный писателю музей, который можно посетить и сегодня.

Говорят, Горький не любил этот дом, тяжело больной, он не поднимался на второй этаж, там жили дети и внуки и считал, что в этом доме «улыбнуться не на что». В общем, это частное мнение о вполне себе частном проявлении классического модерна, вызывающего восхищение и восторг у сотен и тысяч зрителей.

Однако, есть и еще более хлесткое и жесткое суждение о стиле, похоже, оно принадлежит известному искусствоведу, философу и историку дизайна Карлу Кантору, а может быть и его сыну, художнику и писателю, Максиму Кантору. Не стану спорить, возможно, кому-то из их апологетов. В любом случае автор текста скрывается под ником и я не захотела «снимать маски». Свободный пересказ мнения автора я и предлагаю читателям освоить сейчас, потому что не вижу, что смогла бы точнее выразить свои сомнения по поводу червоточинки стиля модерн.

«Когда европейские империи разбухли, точно диабетики, и стали умирать, возник закатный стиль – сладкий и тягучий как патока; стиль расползся по миру, в разных странах назывался по-разному: модерн, югендштиль, ар-нуво». За короткий период господства стиля в Европе создано бесчисленное количество произведений: тысячи домов с завитушками, ограды парков и фонтаны. Написаны сотни картин с жеманными барышнями, написаны романы и поставлены спектакли по новым страстям. Героини пьес кончают жизнь самоубийством, по фронтонам зданий размещаются египетские фризы мортальной тематики, изображение черепа используется чаще, чем это пристойно. Смерть присутствует везде, но ее присутствие не мешает – парадоксальным образом жизнь рядом со смертью делается уютнее. Так и сегодня: наблюдая в телевизоре как взрываются дома в Сирии, обыватель оценивает по достоинству преимущества демократии – сегодняшний телевизор или интернет выполняют роль орнамента из черепов на фасаде средиземноморской виллы.

Эстетика модерна завоевала весь христианский мир – с той же убедительностью, как сегодняшние инсталляции. У стиля появились особые приметы – волнистая линия, пастельные тона, смешение времен, легкая меланхоличность, пикантная аморальность. Все – дозировано: немного грусти, намек на пикантную интригу, но главное – необходимый обывателю покой.

Особняки модерна рассыпаны по Вене и Праге, Москве и Берлину – парижские бульвары барона Османа являют первые образцы модерна. Стиль проявляет себя во всем – от речи оратора на митинге до формы табакерки. Важны и «Кувшинки» Моне, и то, что гостем Моне был Клемансо; важен «Демон» Врубеля, и то, что Врубель носил белые перчатки; застольный афоризм Уайльда ценен не менее, чем суд над автором. Когда большая форма общества распадается, – культура мимикрирует, приспосабливается к новым условиям. Порой кажется, что явлена сущность культуры: дискретные фразы, завитушки, фестоны; нет – это стиль данного времени. Во времена республик говорят просто и пишут ясные фразы. Во времена победительных империй возводят храмы с прозрачными колоннадами и пишут эпос. Но, когда умирают империи, тогда завитки на колоннах становятся важнее колонн, дорический стиль сменяется коринфским, орнамент делается основательнее конструкции.

Далее, по авторскому тексту еще более строгие суждения о стиле, выражающем умирающую эпоху. Не могу сказать, что готова оспорить мнение автора, но и не смогла бы так категорично выразить своё. Именно поэтому и привлекла в данном случае вольный и сокращенный пересказ авторского текста.

В советском искусствознании модерн не выделялся в отдельный стиль, его объединяли в единое целое с периодом эклектики и характеризовали декадансом. Отголоски раннесоветского мировоззрения мы и встречаем в характеристиках стиля у Корнея Чуковского и Максима Горького. Рубленная эстетика моссельпромовских плакатов была им ближе и понятней, а тонкая изысканность стиля казалась нечестной, пошлой и мещанской.

Очень трудно принять «лживость» изысканной линии и «пошлость» тончайших оттенков цвета, однако, по сути, кажется, они были правы. Ущербность стиля все же существует и самым непосредственным образом выражает особенность исторического отрезка времени, его подлинную суть. Кроме того, очень хорошо объясняет увлечение модерном сегодня, когда снова модно носить банданы с черепами.

Марина Прозорова, искусствовед.